Дождь лился с небес, словно расплавленный свинец, выливаемый из тигелей разгневанных богов. Небо, чёрное и пульсирующее, как гниющая плоть, разверзлось над городом, изрыгая на землю не воду, а нечто иное — густую, липкую субстанцию, в которой угадывались отблески забытых кошмаров. Улицы, словно кишки поверженного исполина, извивались в предсмертных судорогах, затапливаясь мутными потоками, уносящими в канализационные жерла обрывки газет, окурки и чьи-то давно утраченные надежды. 

Фонари, дрожащие, как одержимые, отбрасывали на стены домов тени, которые не желали подчиняться законам физики — они изгибались, сплетались в чудовищные гирлянды, принимая обличья то скрюченных демонов, то стонущих грешников. Воздух был насыщен запахом сырости, плесени и чего-то ещё, чего не мог определить ни один здравый ум — может, это был аромат разлагающихся грёз, а может, предвестие грядущего безумия. 

И в этом хаосе, под аккомпанемент воя ветра, словно рвущего дыру в самой ткани реальности, город продолжал существовать, слепой и глухой к тому, что границы между мирами истончились, и теперь в каждом подъезде, за каждым окном мог скрываться не просто мрак, а нечто куда более древнее, голодное и безликое. Дождь стучал по крышам, словно миллионы крошечных когтей, выцарапывающих послание из иного измерения: «Вы не одни. Вы никогда не были одни». 

И где-то в этой бесконечной мгле, среди потоков, стекающих по стёклам, как слёзы самого дьявола, начиналась история — та, что не должна была начаться никогда.